Поднимаясь воскресшим из самого ада

Поднимаясь воскресшим из самого ада От служителей мрачных господ, Жадно ловишь ты воздух священной прохлады, Проживая за годом год.   Беллетристикой чувств раз за разом щекочешь Воспаленный от пота висок – Ты же снова осознанно, бешено хочешь Повернуть вспять отмеренный срок.   Проживи что осталось без бренных потерь, Ощути слабость плотную мысли, Чтобы смог откровенно на смертном одре Знать, что жизнь все же полнилась смыслом.

Нам важно помнить, что другого нет

Нам важно помнить, что другого нет, Кроме того, что рядом. И не насытиться вовек Сердцам, таящим взгляды,   Где нет гнетущей пустоты, Законов, утверждений. И лишь молчание – удел Беспечных сновидений.   Молитвой к Богу обратясь, Нам есть в бреду отрада, Коль помним, что другого нет, Кроме того, что рядом.

Мне безудержный вопль стен

Мне безудержный вопль стен Без стеснения давит разум: Я рождаю за тенью тень, От себя прогоняя сразу.   Без молитвы плаксивой богу Я мечусь, разгоняя страх, Обивая друзей пороги, Собираю развеянный прах.

Как за окном унылым пульсом

Как за окном унылым пульсом Желтеет прошлогодняя листва, Разреженным сопротивленьем вкусов Полна в блуждениях толпа.   А в озадаченном покое Стою с противной стороны, Свободна я или в неволе, Слепая гостья старины?

Сегодня я увидела закат

Сегодня я увидела закат. Он шел так робко в потаенных бликах, Что в мятеже безумных криков Как будто взят он напрокат.   Он был доверчивым, прозрачным, Столь нежным, розово-седым, Желая стать мудрее, мальчик, Он умирал таким чужим.

В святой привычке бесконечной пошлости

В святой привычке бесконечной пошлости, В кругу друзей, кругу врагов Нас заменяет чувство общности И избавляет от оков.   Мы бьемся в тех сетях отчаянно, Взывая к совести, стыду, Так откровенно-неприкаянно, Как будто мучимся в бреду.   Сжимаем то кольцо, отчаявшись, Забыв про униженья тлен. Быть может, пред собой покаявшись, Покинем мы сей бренный плен.

Неистово-покорно я молюсь

Неистово-покорно я молюсь: Не распускайтесь листья! Да не услышать первой мне грозы, Покуда жестяные перекрестья, Покуда след последней здесь слезы Не зарастет румянцем кожи новой, На коей солнца нежный луч Разрежет сон томимости суровой. Тогда готова я к набегу вешних туч! Тогда пусть полыхает небо рябью Стальных и огненных дорог! И я неспешно, пядь за пядью На новый поднимусь порог.

Я в закипающем бессилии

Я в закипающем бессилии Сквозь решето безбрежных дней Пытаюсь отрицать насилие, Убийство искры прежних дней. Я в окружении беспомощных, Заблудших, детских, грешных душ Брожу без посоха, без почестей Среди когда-то пьяных туш. То своеволие? Пусть своеволие! Но мне сдаваться не пристало. На горделивость благоволия Взирать давно уже устала.

Я в строки не встроила смысл

Я в строки не встроила смысл, Дорогам нет счёта, нет лести. Есенинский дух мой повис В далеком таинственном месте. Но скачет огней череда, Выводит из ссылки, но в рамки. Мудрее меня та судьба, Что дух бередит спозаранку.

Когда погост умоется слезами

. Когда погост умоется слезами Открытых окон и дыханием сентября, Мы вспомним тех, кого уже нет с нами, И молча побредём дорогой октября. . Когда раскается земля безбрежной вьюгой И фонари сольются в мутный вальс, Останется единственной подругой Пустая вешалка и долгой жизни сказ. . А с первыми лучами вешней пыли Откроется невольная душа, И в ней все то, что заживо спалили, Когда в руке последний лист шуршал.

Мы с ним встретились в переходе

Мы с ним встретились в переходе. Он был пьян. Он наигрывал ритмы рока. А я спасалась от грома на исходе дня. . Кажется, он пел словами пророка. Я ощутила, Как ссыхалась земля. . Мы с ним взяли ещё немного. Нам было можно. Мы – у руля Крейсера, брошенного под землёй, Пели неистово. Пели истошно. Шагали по клеткам В отсутствии короля. Тогда было странно. Тогда было можно. . А потом резко режущее “Нельзя”. И снова люди. И мы не вместе. Не у руля. . Нас по отдельности снова судят. А я не знаю, была ли я.

Говорят, что я очень мудра

Говорят, что я очень мудра, Инфантильна и где-то сурова. Я могу говорить до утра, Забывая за словом слово. . И, наверное, как-то не так Я склоняюсь пред Божьим портретом. За что любят меня? Просто так. Так же просто идут за советом. . И все кажется: кто-то не я Громко топает по коридорам, И все чьи-то те люди друзья. Страшно верить Господним укорам. . Мне спуститься бы вниз с потолка, Чтобы трогали и хохотали, Пока суть моя где-то, легка, Так же мечется по магистрали.

Я хочу подняться над этим всем

Я хочу полетать, подняться над этим всем, И где-то там в дискуссиях объяснять, Где вымысел на листе. Но сейчас то жжёт, то дует – Что за сказочные ветра На распутье рассудка и дури! Неужели моя пора Обрастать свежесказанным смыслом, Отличать день и ночь от утра, Все же здесь..? Неужели за дерзость отчислят Звуком праведным топора?

Он нашёл меня сам

Он нашёл меня сам Там, в тумане и мгле, Там, где смерть по часам И все сущее тлен. Он нашёл меня. Кто…? Этот тихий бродяга в изношенной шляпе, И его мне пальто – Подвенечное платье. Я не знала, что дождь, Все тропинки и грязь, Все, что не прижилось – Все уйдёт, суетясь. Под его грешным небом Детским взором огня Он надеждой как хлебом Сам же кормит меня. Я хранима покровом Его мудрой души В лазарете терновом На коленах в тиши.

Чудачка

Бесконечности смыслов парят на площадках рассудков И ныне и присно влечением лишних гудков И старыми грязями. Может быть, кто-то есть лишний С мольбертами, дядями, связями Во всем блекло-гадком чудесной и сочной вишенкой. Но вот когда просто небо… И молча, и словоблудствуя… То у неба и требуй Немедленно, не занудствуя. Раз дышать получилось – Хватайся, хребет выгибая и плача – Значит, жизнь в тебе все-таки есть, Чудачка.