В тяжелом смраде едва тлеющей пустыни, Где в гулком ропоте столпились небеса, В страданиях, что помнятся и ныне, Лишенный света робко внемлет голосам. Они поют про край далекий, Где опаленный груз стыда Безликий странник одинокий Оставит людям навсегда. Его шаги давно застыли, Умолк сгнивающий язык, Легенда та покрылась пылью, И с нами его вечный крик. А ныне, слыша глас прощенья Среди прогорклых будних бед, Сквозь извращенное смиренье Сей крик – нам дар чрез сотни лет.
Метка: мояпоэзия
Под синим отсыревшим небом
Под синим отсыревшим небом Стоял и улыбался человек, Он заедал святую воду хлебом, Считая перекрестки звездных рек. Он улыбается свободе сладкой ветра И знает цену трели соловья, Не слышал о кровавых жертвах, Среди которых вся его семья. Он жил в уединенье опустелом, Изгнанник средь разрушенных гробниц, Он оставлял следы на покрывале белом, Босой стопой ведя учет страниц. В простых одеждах, греющих убого, Скрывался от вселенской пустоты В алькове с фреской изгнанного Бога, Полуразрушенным твореньем наготы. И там, вдали людских селений, Так просто улыбался человек, Лишенный грязи будничных сомнений, Под синим небом проклятый навек.
Обесценка значимости мысли
Обесценка значимости мысли Отзовется под покровом дней: Радости и горя коромысло Разобьется средь души полей. Но друг друга слышать вдруг устали, Все понятно, сожалений нет. Разве скованны сердца из стали Или дали общности обет? Не обязаны навек друг другу верить, Не должны сжигать сердца дотла. Пусть хоть что-то на ветру согреет, Раз заря пока еще светла.
Поднимаясь воскресшим из самого ада
Поднимаясь воскресшим из самого ада От служителей мрачных господ, Жадно ловишь ты воздух священной прохлады, Проживая за годом год. Беллетристикой чувств раз за разом щекочешь Воспаленный от пота висок – Ты же снова осознанно, бешено хочешь Повернуть вспять отмеренный срок. Проживи что осталось без бренных потерь, Ощути слабость плотную мысли, Чтобы смог откровенно на смертном одре Знать, что жизнь все же полнилась смыслом.
Нам важно помнить, что другого нет
Нам важно помнить, что другого нет, Кроме того, что рядом. И не насытиться вовек Сердцам, таящим взгляды, Где нет гнетущей пустоты, Законов, утверждений. И лишь молчание – удел Беспечных сновидений. Молитвой к Богу обратясь, Нам есть в бреду отрада, Коль помним, что другого нет, Кроме того, что рядом.
Мне безудержный вопль стен
Мне безудержный вопль стен Без стеснения давит разум: Я рождаю за тенью тень, От себя прогоняя сразу. Без молитвы плаксивой богу Я мечусь, разгоняя страх, Обивая друзей пороги, Собираю развеянный прах.
Сегодня я увидела закат
Сегодня я увидела закат. Он шел так робко в потаенных бликах, Что в мятеже безумных криков Как будто взят он напрокат. Он был доверчивым, прозрачным, Столь нежным, розово-седым, Желая стать мудрее, мальчик, Он умирал таким чужим.
Я в закипающем бессилии
Я в закипающем бессилии Сквозь решето безбрежных дней Пытаюсь отрицать насилие, Убийство искры прежних дней. Я в окружении беспомощных, Заблудших, детских, грешных душ Брожу без посоха, без почестей Среди когда-то пьяных туш. То своеволие? Пусть своеволие! Но мне сдаваться не пристало. На горделивость благоволия Взирать давно уже устала.
Сколько вокруг чудесного понастроено
Сколько вокруг чудесного понастроено, Сколько душ разбито не сгоряча. Бестелесые всюду воины Агнца Божьего – палача. Пусть дотронутся да и скуксятся, Жадно сердце до бреши жить! Пусть свободные жрицы пупсятся – Надо нацию освежить.
Когда погост умоется слезами
. Когда погост умоется слезами Открытых окон и дыханием сентября, Мы вспомним тех, кого уже нет с нами, И молча побредём дорогой октября. . Когда раскается земля безбрежной вьюгой И фонари сольются в мутный вальс, Останется единственной подругой Пустая вешалка и долгой жизни сказ. . А с первыми лучами вешней пыли Откроется невольная душа, И в ней все то, что заживо спалили, Когда в руке последний лист шуршал.
Мы с ним встретились в переходе
Мы с ним встретились в переходе. Он был пьян. Он наигрывал ритмы рока. А я спасалась от грома на исходе дня. . Кажется, он пел словами пророка. Я ощутила, Как ссыхалась земля. . Мы с ним взяли ещё немного. Нам было можно. Мы – у руля Крейсера, брошенного под землёй, Пели неистово. Пели истошно. Шагали по клеткам В отсутствии короля. Тогда было странно. Тогда было можно. . А потом резко режущее “Нельзя”. И снова люди. И мы не вместе. Не у руля. . Нас по отдельности снова судят. А я не знаю, была ли я.
Шизофреничке
Что ты глупо так улыбаешься, Пучишь глаза шизофренические? Ещё немного и распластаешься В узоре плитки циклическом. . Ты поешь хвалебные песни: Вся насквозь – уничижение. Этим строятся Божьи вести? Так ли алчет он унижения? . Я же в бешенстве и злорадстве: Мой Бог – сарказник и дебошир, Изгои – души в моем аббатстве, Сама я – мечущийся Сатир. . Но глаза эти белесым поползнем Мне отвратительны до нельзя; До тошноты горький воздух ем Под гул божественных лебезят.
Говорят, что я очень мудра
Говорят, что я очень мудра, Инфантильна и где-то сурова. Я могу говорить до утра, Забывая за словом слово. . И, наверное, как-то не так Я склоняюсь пред Божьим портретом. За что любят меня? Просто так. Так же просто идут за советом. . И все кажется: кто-то не я Громко топает по коридорам, И все чьи-то те люди друзья. Страшно верить Господним укорам. . Мне спуститься бы вниз с потолка, Чтобы трогали и хохотали, Пока суть моя где-то, легка, Так же мечется по магистрали.
Дыши!
Давай же, дыши! Редкой и звонкой Оттепелью Рви перепонки тех, Кто недоволен ролью. Избранный! Волей уставшей Дыши!
Вот они мы
Вот они мы За фильтрами, масками Пресыщением, яркими красками Все застыли в прелестных почестях Лишь остались нам имя и отчество Да куда уж идти Все прохожено Переезжено Всюду с толком простого прохожего В жизнях смешаны Поправляем мы губки и бантики Глазки делаем восхищенные Мы незрелые горе романтики Слишком громкие Искушённые