Пусть всё отринется, Оторвётся, Всё, что нажито за Минуты, секунды, Часы и дни Пусть все рассыпется, Разобьётся, Утонет в этом остывшем гляссе, Пусть растягивается трикотаж На локте От мучительного подпирания Высших идей Пусть все вытошнит Пусть заснется тебе сегодня скорей . Расскажи потом мне Как это: Мерзнуть в холодный рассвет Под моросью свежих туч Когда кожа встаёт на дыбы В городе – почти беззвучном

Все отставить Отслоить Выбежать изнутри Бог-врач-наставник Истину искурил Разрежать и вдыхать Глянец, ветры, костры Я – влюблённый засранец Девственной чистоты Я – холёное семя Ранних громов и слез Я – ревущее бремя Новоистинных грёз Я Лежу и целую Новых граней персты Я не новый Я тот же Я отмерю версты Все, Что мне начертило На ладонях давно Безучастное чтиво И немое кино

В безднах безумия краха Всевышнего, В потоках пустых разветвленных дорог, Во взгляде, заполненным страхом, почившего Вешнего мира исполнился срок.   Тлетворна надежда оставленной жалости Старцев, лишенных объятий детей Там, где справедливость, упав от усталости, Не встанет под гогот свистящих цепей.   Покорностью – мелочность, истину – скорбью Сокрыли от взора святого отца, Чьей смехотворной и праздничной роли Мы препоручили значенье венца.

В тяжелом смраде едва тлеющей пустыни, Где в гулком ропоте столпились небеса, В страданиях, что помнятся и ныне, Лишенный света робко внемлет голосам.   Они поют про край далекий, Где опаленный груз стыда Безликий странник одинокий Оставит людям навсегда.   Его шаги давно застыли, Умолк сгнивающий язык, Легенда та покрылась пылью, И с нами его вечный крик.   А ныне, слыша глас прощенья Среди прогорклых будних бед, Сквозь извращенное смиренье Сей крик – нам дар чрез сотни лет.

Трезвым чувством в мятежном уме Через грани осколков судеб, Тихим шепотом в замкнутой тьме Мысль подкралась «Так что же будет?»   И теперь нам ее не изгнать, Не порвать, не стереть сапогами, Не удастся ни сжечь, ни устать, Закоулками чувств убегая.   Нам принять ее? Как с нею жить? Как смириться нам, вечно играя? Как не лгать, не реветь, не любить, Гулким разумом сердце сжигая?

Обесценка значимости мысли Отзовется под покровом дней: Радости и горя коромысло Разобьется средь души полей.   Но друг друга слышать вдруг устали, Все понятно, сожалений нет. Разве скованны сердца из стали Или дали общности обет?   Не обязаны навек друг другу верить, Не должны сжигать сердца дотла. Пусть хоть что-то на ветру согреет, Раз заря пока еще светла.

Поднимаясь воскресшим из самого ада От служителей мрачных господ, Жадно ловишь ты воздух священной прохлады, Проживая за годом год.   Беллетристикой чувств раз за разом щекочешь Воспаленный от пота висок – Ты же снова осознанно, бешено хочешь Повернуть вспять отмеренный срок.   Проживи что осталось без бренных потерь, Ощути слабость плотную мысли, Чтобы смог откровенно на смертном одре Знать, что жизнь все же полнилась смыслом.

Нам важно помнить, что другого нет, Кроме того, что рядом. И не насытиться вовек Сердцам, таящим взгляды,   Где нет гнетущей пустоты, Законов, утверждений. И лишь молчание – удел Беспечных сновидений.   Молитвой к Богу обратясь, Нам есть в бреду отрада, Коль помним, что другого нет, Кроме того, что рядом.

Мне безудержный вопль стен Без стеснения давит разум: Я рождаю за тенью тень, От себя прогоняя сразу.   Без молитвы плаксивой богу Я мечусь, разгоняя страх, Обивая друзей пороги, Собираю развеянный прах.

Как за окном унылым пульсом Желтеет прошлогодняя листва, Разреженным сопротивленьем вкусов Полна в блуждениях толпа.   А в озадаченном покое Стою с противной стороны, Свободна я или в неволе, Слепая гостья старины?

В святой привычке бесконечной пошлости, В кругу друзей, кругу врагов Нас заменяет чувство общности И избавляет от оков.   Мы бьемся в тех сетях отчаянно, Взывая к совести, стыду, Так откровенно-неприкаянно, Как будто мучимся в бреду.   Сжимаем то кольцо, отчаявшись, Забыв про униженья тлен. Быть может, пред собой покаявшись, Покинем мы сей бренный плен.