Раз уж Мудрейший нас выкинул в это жерло, Ничего, смиримся. Говорят, после этого все, что умерло, Съединится. Значит, там мы с тобой и увидимся, На заре беспокойных и страждущих, И коли позволит Мудрейший, не убоимся, Наедимся несозревших и вяжущих, Ещё каких-нибудь даже июньских… Может быть, мне будет позволено положить тебе голову на плечо, Может быть, ты дождёшься меня там, на входе, где ещё не слишком горячо. Всё несказанное расскажется; Да, это я украдкой вдыхала запах твоего пиджака – Одного на все времена, Как будто могла ему как Богу покаяться в том, что бессовестно влюблена.

Посмотри, пожалуйста, со мной На эти гладкие скрижали. Глоток, ещё, потом другой. И с каждым мир всё в новой вертикали. Давай расскажем друг другу страшное. Как в детстве за шкафом с книгами. Забудем, что значит “праздное”, Мы взрослые, к черту игры, Тенденции, бабки, коучи, Дедлайны и бухгалтерию, И офисные полуночи, Дресс-кодовую мистерию, Ужимки перед получкою, Анализы, плановедение, Наутро отвратную сучку, Консольное поведение. Когда до тошнот нажравшись, Мы упадём в оскале, Упорных мечт не дождавшись, Забудем о пьедестале, Забудь и что было с нами, О страшном тогда, за шкафом. Отправь мне весточку на ночь Мысленным телеграфом.

Осмысленность и свет вдруг прорастут побегом Среди туманных дум и хладости очей, Когда безвестный взор, овеянный рассветом, Взорвет тирады солнечных свечей.   Когда дыхание вдруг станет ровным, И вера восстановится из тлена, Когда характер, судьбам непокорный, Освободится, наконец, из плена,   И возгласят владыки древних душ, Что смерть жива, и жизнь жива, Тогда я в сонме древних кущ Усну с той мыслью, что была права.

Как стыдно мне довольствоваться малым, Когда я своей силой небрегла, Когда вдруг мановением руки усталой Я всем свою душонку раздала.   Я веру и отчаянье познала, И потому не исчерпаю впредь Ни искренности чуткие анналы, Ни боли острия тугую медь.   Вот ты – ты, что читаешь эти строки! Ужель тебе не мерзок общий вид Твоей полуистерзанной сороки, Сомнений и страстей земных гибрид?   Ах, если бы и правда быть мне счастьем, Достойным твоих дьявольских ресниц! Не быть мне и иконой сладострастья, Пред слабостей людей не падать ниц.   И если все же стать тебя достойной, Себе упреков не приравнивать […]

Я так живу. Побудь со мною. Сядь, выпей рома, закури. Не стану я твоей женою, Себе сей доли не зови. Я плачу, я пою, я нимфа Твоих кошмарных снов, твоих надежд, Я – та, после которой тихи Фейверки обличений всех невежд. Я – та, после которой станешь Всё проклинающим и всем дарящим свет.

Не отмыть мне рук от чернил и красок, Не остыть под колокол асфальтных плясок, Не пресытиться мне не созревшей рябиной, Не перестать видеть вечность в чужих могилах.   Мне не суждено не видеть в предательстве хрупкие спины, Плечи, руки и ноги, Шею, душу и жилы, В каждом дне слишком длинном – Продленную вечность, В раскаленном сознанье – Святую беспечность.

Не о том я вою в ночь: О гармонии да придурнях. Я всего-то слепая дочь, Прикорнула на чужих корнях. . Непринятая рядами ученых и алкоголиков, Мошенников и моделей, Дебильно работающая электроника – Вот кто я в самом деле. . От меня лишь одни слова, Да и мне в них немного прока. Да и поздно уж грызть удила И стращать всех своим пороком. . Вот. Притихла. Сижу. Дышу. Если скажете лечь – я лягу. Ни о чем не скажу. Ничего не прошу. Выбрось лучше меня, бродягу.